Чоролу (Ширалу)
Предисловие.
Краткая историческая справка:
В начале XVII века на территории, находящейся между Саяно–Алтаем и Тянь-Шанем, на развалинах «Золотой орды», возникло Джунгарское ханство, просуществовавшее до 1758 г. Союз четырех племён ойратов; чоросов, дэрбэтов, хошутов и торгутов.
После образования Джунгарского ханства вторжения ойратов в Горный Алтай приняли систематический характер. Именно в 20-е гг. XVII в. Ойратские князья во главе с чоросским ханом Харахулоном начали облагать данью коренное население Горного Алтая.
В основе захватнической политики ойратских ханов лежало стремление овладеть пушными и рудными богатствами края, увеличить численность податного населения, расширить территорию ханства. Ойраты для пополнения своих семей забирали к себе женщин из зависимых земель.
Из Окладной книге Сибирского приказа «Волости и деревни неприятельски разоряли, строения жгли, людей многих в смерть побивали, паче же, что нескольких тирански замучивали: груди пороли, глаза у живых вертели, из спины кожу ремнями вырезывали и вешали, а иных в их жилищах и по дорогам ловя в плен брали и на промыслы не допущали, пожитки все грабили, скотские и конные табуны отгоняли и прочее, что ни было, увозили".
К середине XVII столетия Алтай оказался в составе Джунгарского ханства. В 1755—1759 гг., после смерти джунгарского хана Галдан-Церена, в результате внутренних междоусобиц, один из претендентов- чорос Амур-Сана, призвал на помощь войска маньчжурской династии Цин. Территория Джунгарского ханства была окружена двумя экспедиционными маньчжурскими армиями, насчитывавшими вместе с союзниками свыше полумиллиона человек. В результате геноцида было убито более 90 процентов тогдашнего населения Джунгарии. Из 600 тысяч выжили около 40 тысяч. Под общую раздачу попал и Горный Алтай, входивший в состав Джунгарского ханства. 
(зелёным цветом обозначена территория Джунгарского ханства). Составлена пленным шведским офицером, 1709 год. (фото из интернета)
Суровое, жестокое время накладывало свой отпечаток на быт, нравы и духовную культуру населения Алтая
-------------------------------------------------------------------------------------------
Охотничий азарт гнал вперёд. «Ещё немного и догоню маралов. Должны где-то лежать».
Деревья постепенно мельчали, прогалы между ними становились все больше. Тридцати сантиметровый снег для лошади большим препятствием не был. Вдоль звериной тропы свежие следы кормящихся оленей уходили к подножию Аккаи. Не большие порывы теплого встречного ветра колыхали торчащие из снега пучки осоки, засохшие цветоносы левзеи и кукольника, ласково обдували щёки. Кромка леса осталась позади. Выехав на чистое поле альпийского луга, как Одой ни вглядывался, оленей не увидел.
Слева, над черными скалами пика Аккаи, разрасталась темная полоса тучи, пожирающая голубую, синь небосвода. Отдельные порывы, переросли в постоянный северный ветер. Начал пролетать снег.
«Надо поворачивать назад, а маралы вот они, где-то рядом».
Пока думал, что делать, буря разыгралась не на шутку. Резко потемнело. Поднятые ветром снежные вихри окончательно скрыли местность. Поняв, что заплутал, Одой опустил поводья, дав волю коню. Лошадь, опустив голову к самому снегу, пошла вниз по склону. Ветер срывал одежду, швырял под неё охапки снега. Чтобы совсем не закоченеть Одой слез с аргамака и брёл, держась за седло. В сплошной белой пелене показались темные очертания одиночных деревьев, не высоких разлапистых кедров со скрюченными стволами. Между ними заросли ивовых кустарников, берёзы мелколиственной и можжевельника переметённые и утрамбованные снегом. Идти стало трудно. Надо было выбирать место для стоянки. Укрыться от бурана. Дать отдохнуть коню. Обогреться у костра.
Впереди проявились скалы в окружение кряжистых кедров и молодого подроста, вперемежку с пихтачом и елью. Вот и укрытие от ветра и колючего холодного снега. Конь поднял голову и заржал. «Что, тоже почувствовал конец блужданиям в снежном буране». Одой потрепал коня по гриве. «Сейчас устроим привал».
Из снежной мглы, от скал, раздалось ответное ржание. От неожиданности Одой вздрогнул. «Показалось? Или в такую непогодь, кого-то на погибель, завел сюда чёрт». Подойдя ближе, под скалой он увидел айыл. Из тундука курился дым, вылетая вместе с искрами. Кто-то шурудил в очаге, подкидывая дрова. Рядом под кедром стояла лошадь, разглядывая не прошеных гостей. Дверь юрты приоткрылась. В снежной круговерти появился человек с топором в одной руке, кырлу - мултук в другой. Видно знатный охотник, подумал Одой. Очень редкая и дорогая вещь ружьё. Он сам охотился с луком и самострелом.
«Да будет благосклонен к тебе и твоему очагу Алтай-Кудай. Не покинет твой айыл удача. Заблудился я в этой снежной круговерти. Мой конь и «Кудан-Бий» привели меня к твоему айылу».
В ответ он услышал. « На Шаныра, ты не похож, хотя и облеплен весь белым снегом, и не марал у тебя под уздой, а добрый мерин, тем не менее, ставь его рядом с моей кобылкой. Упряжь вместе с арчемаками, заноси в юрту. Гостем будишь».
Услышав про Шаныра – покровителя черневых охотников, в голове мысли забегали: «Однако к тубаларам меня занесло. Далеко от своей Аккаи уехал. Буран утихнет, выберусь. Главное, чтобы не подумал, что в его угодьях охотился». Развьючив коня, сыпнул ему немного овса из арчемака, со всем своим скарбом втиснулся в айыл.
Напротив входа на противоположной стене висел двухголовый идол -курмежек. По центру, над очагом, на трехногом тагане, стоял небольшой казан. В тёплом воздухе юрты плавал приятный запах мяса с тонким ароматом колбы, варившегося в котле ячменного супа. Пол был застелен тремя медвежьими шкурами. Под идолом, на нарах лежал тюркан. С левой, стороны над кожаными мешками, среди веток можжевельника, шиповника, на пялах сохли шкурки добытых соболей, лисы и белок. В тусклом свете жировика Одой разглядел лицо хозяина юрты.
«Совсем молодой, ни бороды, ни усов и голос не окрепший, детский, а телосложение крепкое, плотное как молодой боровичок. Судя по добыче и поведению смелый, удачливый охотник».
Усадив гостя в левой половине айыла, на почетное место, Пудачи подала ему в деревянном блюде, несколько ребер, на которых дымилось жирное мясо марала, залив их бульоном с разваренным ячменём. В деревянную пиалу налила араки. Когда гость насытился, Набив свою трубку, подала кисет с ядреным доморощенным табаком. Сев рядом, на место хозяина, пока гость набивал свою трубку, начала разговор: «Папа мой Алёу, из рода Тогус-огуз. Имя моё Пудачи. Не смотри на меня удивлёнными, испуганными глазами и рот закрой, не баба Яга с тобой разговаривает. Не злой чёрт сидит рядом, а человек. Я, с детства росла как мальчишка, дралась с ними на равных. Пасла коней. Стреляла из лука. Ходила на охоту. Родители, особенно мама, пытались меня вразумить. Ты, дочь княжеского рода. Потом смирились. Отец стал на мою сторону. Общался как с сыном. Научил обращаться с луком и самострелом. Объяснял повадки зверей и соплеменников. Знакомил с обычаями и нравами. Когда подросла и окрепла, у шорцев приобрёл для меня кырлу - мултук. Из-за того что я не вписываюсь в общее представление о женщинах, и выхожу за рамки обычаев, помог поставить охотничий айыл в верховьях Кайны, у верхней границы кедровой тайги. Подальше от глаз назойливых соплеменников. Зверя здесь много, угодья богатые. Шкуры зверей, на которых ты сидишь, я, с позволения духа - хозяина горы Кайны добыла этой осенью. Когда ты вошёл в юрту, я заметила, у тебя побелели щеки. Вот возьми. Здесь медвежий жир, обмажь и потри лицо, чтобы жир впитался. Помогает от обморожения».
Сняла, висевший на правой стороне айыла мешочек, сделанный из мочевого пузыря, наполненный вытопленным, внутренним медвежьим жиром, подала гостю.
Одой плеснул на ладони желтый жир, намазал им щёки. Пока втирал жир в кожу, тишину айыла, нарушал только вой вьюги, за стенами юрты. Поймав на себе взгляд, как оказалось хозяйки юрты, понял, что его очередь представиться.
«Одой, теленгит, рода Тёлёс. Охочусь на южном склоне горы Аккая , по долине реки Аккая, притоку Кубы. Буран застал в верховьях реки. В снежной круговерти сбился с тропы. А когда понял, что заблудился, доверился коню. Он и привёл меня к твоей стоянке».
В тепле, после сытного угощенья, Одоя разморило. Глаза сами закрывались, еле сдерживал зевоту.
« Да. Не многословный гость».
Пудачи достала из мешка ещё один тюркан.
«Это моего отца. Отдыхает в нем, когда навещает меня. Укладывайся на шкурах. Замёрзнешь, дрова у входа. Много не подкладывай. Угорим от дыма».
Когда Одой завернувшись в одеяло из овечьих шкур, угомонился. Затушила жировик.
Едва сквозь тундук проник рассвет, Пудачи подкинула на угли сухие поленья. На тагане вместо казана висел медный чайник. Вскоре из его носика со свистом повалил белый пар.
Одой, прихватив овса, вышел из юрты. Лошади под кедром, стояли рядом, почёсывая друг другу гривы. Насыпав им зерна, Одой пушистым снегом растёр лицо.
Ветер, то стихал и снежинки медленно кружась, ложились на землю, то опомнившись, вновь закручивал в вихре снежную смерч. Черти играли свадьбу.
«По такой погоде далеко не уедешь. Дальше десяти метров ни чего не видно. Надо переждать буран». Стряхнув с бороды и усов капли растаявшего снега Одой вернулся в айыл. Только на третий день ветер утих. Буран завершили большие хлопья снега, которые медленно кружась, прикрыли оборванную бурей хвою, пряди уснеи, поломанные сучки деревьев.
Уезжать не хотелось, а надо. Товарищи по охоте наверно организовали поиск.
Пудачи вышла проводить Одоя.
На ветках деревьев, по склону горы на метёлках осоки, зонтах борщевика и шишках маральника, припорошенных снегом, солнце сверкало тысячами брызг. Вниз от айыла, за небольшой поляной, тёмной стеной стояли кедры черневой тайги. По чистому белому листу склона горы куропатки, кедровки и белки успели оставить синие строчки следов. У подножия скал, держа во рту соломинку осоки, на камень вылезла сеноставка. Увидев людей, пискнула, и скрылась в расщелине. Жители тайги после бурана, просыпались и осматривали свои владения.
Заседлав коней, поднялись до Улодо. Слева поднимался белок Аккаи. Под ним белым ковром с небольшим уклоном раскинулись субальпийские луга. Вдоль ручьёв, не большими серыми строчками, их перечёркивали карликовые деревья, выросшие в суровой предгольцовой зоне. Семена, занёс ветер, кедровки, бурундуки и мыши. Чем ниже, вправо убегали ручьи, эти строки становились шире. Деревья подрастали, соединялись между собой, и в ущелье реки Караги стояла уже плотная стена темнохвойной тайги.
Пока поднимались до водораздела, спугнули стаю куропаток кормившихся в зарослях мелколиственной берёзы. Пересекли утренние следы маралов. Бык собрав гарем – около двадцати маток, по перевалу, увёл их в сторону Саганов.
« Вниз по реке не спускайся, там бурелом, завалы. На лошади не проехать. По лугам, у подножия горы объедешь. Видишь под белками справа от Аккаи седловину. Там начинается Сарысаз, которая впадает в Карагу. Подымишься до истока реки и через перевал выйдешь к своим».
«Пудачи. Ты меня жди. После сезона охоты, приеду тебя сватать».
Обеспокоенные товарищи встретили его в половине русла Аккаи. К вечеру Одой с товарищами, спустился к месту слияния Аккаи и Кубы, где стояла охотничья юрта, поставленная его артелью.
На вопросы ответил односложно. «Когда начался буран, заблудился. Перевалил через перевал к туба-кижи. Гостевал, пока не стихла буря. Утром показали дорогу домой».
Да и как им объяснить, что буран пережидал у охотника – женщины. Что эта женщина удачливый, опытный промысловик. Ходит с кырлу-мултуком, добывает не только пушного зверя, но и медведей, марала. Не понять им.
Алтайцы, когда идут на охотничий промысел, при встречи с женщиной, возвращаются домой, потому что не будет зверя. У алтайских племён, женщинам не разрешается даже прикасаться к охотничьему и рыболовному снаряжению мужа, чтобы не спугнуть удачу. Вообще, в их голове, кроме «Алмыски» - алтайской «Бабы Яги», другая женщина в черневой тайге, одна жить не может.
За день до начала праздника «Челгояк» Одой со своими родителями приехал в улус Тангмалы Карагай.
Не большое село. Около тридцати землянок.
Два десятка шестиугольных рубленных – кереге или деревянных айыл. Три дома рубленных в обло под двухскатными крышами растянулись по обе стороны довольно широкой и глубокой реки.
В конце улуса табун лошадей - голов сто и коровы топтались на левом берегу, у не замёрзшего родника. Дальше начинался плавный подъём, который переходил в крутой склон отрога Карагаи густо покрытого кедром, пихтой и елью.
Перед проложенной по льду переправой на правом берегу на большой утоптанной поляне, жители сооружали снежную горку, рядом уже стояло импровизированное чучело зимы – кукла из соломы, лежали ветки ивы.
В небольшом, покрытом берестой аланчике, перегоняли чегень на арачку. В юрту время, от времени ныряли дегустаторы. Подготовка к празднику шла полным ходом.
Порасспросив подгулявших тубаларов, они нашли усадьбу будущей невесты Одоя. Весть о том что, приехали сватать Пудачи, мгновенно разлетелась по селу. По этому поводу ожидалось бесплатное угощенье жителям улуса. Это у сельчан вызвало радостное оживление.
Не высокий пятистенок - изба семьи Алёу, срубленная из карагача, стояла на правом берегу Сара- Копши, напротив бома. За тыном, огораживающим их участок, виднелась большая конюшня – высокий навес с трёх сторон также огороженный плетёными ивовыми ветками сверху по деревянным стропилам, покрытый соломой; дальше рубленый из брёвен коровник и плетеная из ивняка кошара для овец. Три стога сена, один на половину раскрытый завершали картину двора « лучшего» туба.
Привязав коней у коновязи, родители Одоя вошли в дом. Долго не церемонясь, отец Одоя объяснил цель своего визита. Достал из-за пазухи шубы чочой – ритуальная чаша. Налил из привезённого с собой тажуура в чочой арачки, с поклоном подал отцу невесты. Сделав глоток, Алёу с поклоном вернул его свату. Отец Одоя сделал глоток и с поклоном чашу подал матери Пудачи. Та, сделав глоток передала чашу сватье – матери Одоя. Затем раскурив трубки, обменялись ими и начали деловую беседу. Распив ведро араки, привезённой сватами, договорились. Той сыграть осенью, после окончания полевых работ, в Купчегене. Посёлке жениха. В качестве калыма родители Одоя привезли два десятка соболей. Алёу, дочери на приданное отдавал; десять кобылиц с жеребцом, две коровы с телятами и двадцать овечек. Из домашней утвари большой чугунный казан с таганом, абыл – железную мотыгу, железный топор.
С наступлением ночи пошли на площадку, где собралось всё население улуса. Дети с любопытством, взрослые с почтением, при свете костров, не показывая своей заинтересованности, разглядывали жениха и его родителей.
У каждого рода был свой костёр. Не многочисленный род Тогусов с почтением расступился, освобождая место для Алёу, с его гостями.
Кам, по случаю праздника, спустился из своего стойбища. Свою юрту он поставил у истока Арбачака, левого притока Сара- Копши. Это в пол горы Каракаи - родовой горе Тюс.
Шаман достал вырезанную из корня можжевельника чочой. В неё налили свежо выгнанную арачку. Затем начал обряд:
«Алтай Кудаим чок».
Деревянной ложкой - тогус кюс (девять глаз) также вырезанной из можжевельника трижды окропил костёр. Огонь весело вспыхнул. Кам продолжил:
«О, Алтайым, агаш-ажым, иыр-суу! «О, мой Алтай, леса твои, земля-вода!
Амыр тур качанда! Пусть хранит их вечный мир!
О, торол иырым, торол тилим! О родная земля, родной язык!
Баш яжына бол!» Благословенным будь всегда!»
Затем по солнечному кругу пустил чочой. Каждый сделав глоток говорил благопожелание Золотому Алтаю и придерживая левой рукой правую у локтя, передавал соседу.
Как только на рассвете запел петух. Алёу, выстрелом из ружья, возвестил о начале праздника. После выстрела, в наступившей тишине, все прислушались, как кукарекает петух. С равными промежутками или как попало. Петух пропел ещё три кукареку и заткнулся.
Между собравшимися начался спор. Соблюдал петух интервалы или нет. Всех успокоил кам, авторитетно заявив: «Петух пел правильно, год будет удачным». С шаманом спорить не стали. Себе дороже. По кругу опять пошла чаша с арачкой. Каждый высказывал благопожелание на свой манер. Примерно такого содержания:
Чёйгёндё чайым божобос болзо, кайдар, В чайнике моём чай не кончался бы, Байрамдал келген балдар На праздник пришедшие дети
Барбас болзо, кайдар, Не уходили бы,
Кёоштё кёчом, В чугунке моё кочё
Божобос болзо, кайдар, Не кончилось бы.
Бугунги кунде балдар Сегодня днём дети
Яанбас болзо кайдар. Домой не уходили бы.
Яарыкыда арака В винном сосуде арака
Божолбос болзо, кайдар, Не кончалось бы.
Яыргал келген балдар Веселиться пришедшие дети
Яанбас болзо, кайдар. Домой не уходили бы.
После чочой, взрослые и дети разобрав ивовые ветки, начали хлестать снежную кучу, в которой спала зима. Из развалившегося сугроба выскочила зима. Скорее всего, дед мороз. Не большой, шустрый мужичок в белом тулупе, заячьей шапке и белых варежках. Он кинулся убегать от расшумевшейся толпы. Его гурьбой ловили, чтобы не убежал в тайгу. С полчаса, с хохотом и гиканьем гонялись за ним пока, кто-то не догадался схватить его за ноги. Уронив на снег. Подхватили его под руки. Как «Зима» не пытался вырваться, его крутящегося, болтающего ногами по воздуху, принесли к чучелу зимы. Для сжигания.
Когда солома сгорела. По тому, как горела сухая трава. По тому, что сгорела без остатка. Как лёг пепел. Умудрённые деды предсказали; что весна будет ранней, лето будет жарким, осень дождливой, а зима снежной и холодной.
После сжигания чучела «Зимы». Импровизированный дед мороз, в которого переселилась душа уходящего года, стал хозяином праздника. Выбрал себе молодую преемницу – весну. Сев, во главе богато сервированного всем селом стола, объявил о начале пиршества.
Гулянка затянулась на неделю. Под казаном, в котором варилось мясо молодого жеребчика, огонь не затухал. В аланчике из шурупа постоянно капала арачка. Только менялись повара. Место подгулявших занимали протрезвевшие.
Дети сновали от стола до горки, от них не отставали и взрослые с улюлюканьем и хохотом скатывались в сугроб.
Все стали родными и близкими, ходили, друг к другу в гости. Дружно успокаивали разбушевавшегося, куряя его головой в сугроб. Под аккомпанемент топшура слушали сказки и легенды доморощенного кайчи.
В начале сентября, как и было, договорено, сыграли той.
После свадьбы, Одой с молодой женой по решению Чуйского зайсана, за предложенную кобылу, получил разрешение поселиться в верховьях реки Текту, на Западном склоне Айгулакского хребта.
Долина со всех сторон закрытая горами. Для небольшой семьи удобная, чтобы вести отгонное скотоводство. Родители Одоя, у незамерзающего аржан суу, помогли срубить шестиугольную агаш айыл.
Пополнив пригнанный табун ещё пятью местными монгольскими кобылками, молодая семья отпустила их на тебенёвку. К чёрным по масти Саракокшинским баранам добавили ещё два десятка белых Чуйских овец и пухового козла с двумя козочками. Рядом с деревянной юртой паслись и небольшие Сара-Копшинские мохнатые коровы. Молока давали немного, но жирность была высокая. Доились сливками.
До кучи приобрели ещё пять верблюдов.
У молодой семьи работы было много. Поставить кошару, теплый загон для коров. Огородить не большое поле, засеять его ячменём и овсом. Кроме того повседневный труд по хозяйству. Постепенно быт налаживался. Рядом с деревянной юртой поставили четырёх стенную избу. По центру избы из обожжённого кирпича сложили русскую печку. Соорудили алтайскую баню. Выкопав яму, стены обложили гранитными камнями. Над ямой поставили аланчик, накрыв его корой лиственницы, а основание привалили дерном.
Пошли дети. Первой родилась помощница для Пудачи, дочь Чоролу, через год сын Тимир, а потом пошли погодки два сына Тесегеш, Кадыр и две дочери Чечек, Айсура. За трудами, время текло быстро. Дети росли. Сыновья начали помогать пасти скот. Девочки с мамой собирали и перерабатывали ревень, кандык, колбу, дикй лук, чеснок, кедровый орех. Сушили для травяных чаев; белоголовник, душицу, зверобой, иван-чай, курильский чай, лист бадана. Когда созревали ягоды, собрав их, сушили на солнце; малину, смородину, чернику, голубику и черёмуху. Бруснику заливали родниковой водой в деревянной кадке. Готовили и лекарственные растения.
Прежде чем выходить с детьми на сбор растительного сырья Пудачи проводила обряд поклонения Алтаю. На разведённый в очаге огонь, можжевеловой ложкой, плескала чай разведённый талканом и молоком:
«Куук Тенри! Синие небо!
Алтайым! Алтай мой!
Тайгаларым! Тайга моя!
Сурен дьурум, быян берсен! Благосклонность твою прошу!»
При заготовке объясняла, что нельзя собирать все растения, чтобы не обидеть хозяина – духа горы, чтобы он не наказал за жадность.
Как то в полдень, под теплыми лучами июльского солнца дети, оседлав прутья, скакали по поляне, другой веткой, размахивая как саблей, срубали головки цветов. Выйдя на крики, разыгравшейся детворы, остановила их: «Балам, нельзя просто так калечить цветы, ломать ветки и молодые деревца. Они такие же живые как мы, чувствуют боль и радуются солнцу. Если к ним плохо относиться, они покинут нас и оскудеет без них наш Алтай». 
Горные долины Айгулака не уступали по красоте и обилию охотничьих животных Кайнинским , Кылайским и Уйменским речным долинам.
Чоролу, пошла в мать. Увидев, как то, что старшая дочь достаёт кырлу-мултук и играет с ним. Научила обращаться с ружьём.
Летом. С утра, протопив яму, на горячие камни стелили пихтовые ветки вперемежку с белоголовником. Накрывшись тюрканом пропаривались, затем намылившись казахским мылом, смывали всё теплой водой.
Чистыми, Пудачи с Чоролу в обед уезжали на охоту, чтобы вечером, на кудюре подкараулить марала.
Метров за пятьсот от солонца, в ложбинке, за пригорком под большим кедром был сооружён шалаш. Оставляли в нём конскую упряжь и арчемаки. Чтобы не сбежали лошади, одного за ногу привязывали арканом к пихте, одиноко стоявшей посреди поляны.
Скрадок был сделан на скальной гряде в метрах пятидесяти справа от кудюра. Ни вечерний бриз вниз по склону, ни утренний поток воздуха вверх по склону, не заносили на солонец запах человеческого тела.
« Чоролу не спеши, это матка пришла».
Шепотом, Пудачи остановила дочь от выстрела.
«Дождёмся бычка».
Встав на колени, маралуха лизала солёную землю, в яме под валуном. Телёнок тыкался ей в соски. Минуты через две, она подняла голову, прислушалась. Уши у неё завертелись как локаторы. Не громко кашлянув, она пошла вниз по склону, уводя пятнистого балазёнка.
Пудачи, тронула дочь за плечо: «Ещё кто-то идёт ».
На солончак выкатились два медвежонка, через минуту раздвинув молодой подрост ели, не спеша появилась мамка. Они минут тридцать ковыряли камни и землю. Медвежата затеяли греко-римскую борьбу. Поднимая пыль, катались по кудюру.
От неподвижного сиденья затекли ноги. Чоролу пошевелилась, меняя позу. Чуткое ухо медведицы услышало посторонний звук. Она, повернув голову в сторону скрадка, буркнула. Медвежата моментально оказались у неё под брюхом. Не большой трусцой они ушли по следу маралов.
Солнце скатилось за горизонт. В начавшихся сумерках хрустнул сучок. Минут через пять на кромке кудюра появились два молодых быка. Уши торчком. Не большие панты, сантиметров тридцать у одного и чуть поменьше у другого. Полностью вылинявшие, в красноватой летней шерсти, округлившийся круп, эти признаки говорили, что на сочной, мягкой, весенней траве звери оправились, после зимней тебенёвки.
Выждав, пока звери не начали лизать солонец, Чоролу выцелила под лопатку удобно повернувшегося быка. После выстрела бык прыгнул, пробежав метров тридцать по склону, упал и в агонии засучил ногами.
«Видишь, язык вывалился изо рта. Не последняя охотничья добыча. Будут у нас ещё маралы» - подметила Пудачи.
Пока свежевали тушу, стемнело. Пришлось, завернувшись в тюркан, пережидать прохладную ночь. К обеду вернулись домой. Привезённое мясо слегка посолили, уложив в деревянное корыто. Для аромата, добавили сушёную колбу. В течение суток солонину пару раз перемешали, затем развешали под крышей юрты, где она коптилась и вялилась дымом черёмуховых и ивовых гнилушек.
Подвяленное мясо дети грызли как сухари. Часть увезли родителям в Купчегень. Из копчёных костей с ячменной крупой - перловкой варили суп.
Многие завидовали Одою. Его семейному благополучию. Умной, красивой и верной жене.
Когда к Одою приходили гости. Пудачи, молча , не встревая в разговор готовила традиционное алтайское угощенье чай с талканом. Приготовив на открытом огне заварку. Положив в казан толкан, заливала процеженной заваркой, кипяченым молоком, добавляла масло, соль и доводила до кипения. Полученный кисель подавала с каймаком, курутом, боорсоками и лепёшками.
Начиная деловой разговор, гость всегда поглядывал на жену Одоя, и беседу вёл как бы с обеими. Хотя ни видом, ни поведением Пудачи не показывала заинтересованности. В округе знали, что Одой решения принимает, прислушиваясь к мнению жены.
Чоролу исполнилось шестнадцать, когда на неё стали поглядывать как на богатенькую невесту. Сватов привыкших к беспрекословному, безмолвному подчинению женщин, отпугивало одно, её самостоятельность и независимость. Такая жена их сыновьям не подходила.
Охарактеризовало её и одно происшествие в Купчегене. Когда она с младшим братом Кадыром, верхом на лошадях, приехали навестить деда с бабушкой.
Прибравшись в юрте, она вышла за водой. Четверо местных пацанов, зажав Кадыра у ивовой ветлы, отбирали лисью шапку. Таскали его за волосы, пытались вырывать из рук малахай. Из разбитого носа текла кровь. Налетев беркутом. Чоролу, самого старшего сбила с ног, огрев по голове берёзовым ведром. Второму. Который держал Кадыра за волосы. Кулаком. С размаху залепила в глаз. Да так, что тот, перелетев через ветлу, удирал ползком. Догнав третьего, пинком отправила в канаву. Четвёртого, остолбеневшего от страха, трогать не стала. Только дала понюхать кулак, предупредив, что ещё только раз, то отвернёт голову.
Отмыв младшенького, от размазанной по лицу крови, увела домой.
Наблюдавшие эту сцену старухи с трубками во рту, только качали головами: «О, кара кёрмёс, кара кёрмёс, а не девка».
Глядя на взаимоотношение родителей. Атмосферу любви и уважения к друг друг, созданную в семье стараниями Пудачи, сравнивая её с бытом соседей, Чоролу не прельщала роль безропотной прислуги в доме мужа.
Чуйскому зайсану, чтобы сильно не беспокоил, Одой ежегодно в качестве ясака, отдавал молодого жеребца. Как - то наведавшись в улус, Одой приехал домой мрачный. Он весь вечер о чём-то шептался с Пудачи. С этого дня, тревога поселилась в их краю. Детей не отпускали из стойбища. Лошадей и овец угнали в горы, на зимние пастбища. Тропу между скал, единственный проход в долину, отец с матерью завалили камнями. Сверху завал придавили, столкнув огромный валун.
На вопрос Чоролу, мать ответила: «По Алтаю рыскают ойратские воины во главе с ханом Харахулоном. Грабят улусы, забирают скот, женщин и детей угоняют в рабство. Попробуем отсидеться в долине».
В конце лета Одой увидел как отряд ойратов, поднявшись по тропе разбирает завал. Дорогу показывал Тадыш, друг Одоя.
Тадыш частенько приезжал на стойбище, помогал перегонять лошадей и овец, а потом засиживался с Одоем в деревянной юрте у шурупа, распивая свежо выгнанную арачку и раскуривая трубку. Клялся в верности, целуя свой нож. Опьянев, засыпал на нарах. Одой укрывал его тюрканом, сам оставался рядом, поддерживая огонь под казаном. Утром одарив вяленым мясом, курутом и арачкой, провожал домой.
Позарился Тадыш на обещанное вознаграждение, половину табуна и половину отары, если укажет, где спрятаны животные. Нравилась ему Пудачи. На неё, он давно поглядывал с вожделением. Зная характер Одоя, надеялся, что его убьют в драке, а жена его достанется ему.
Грянул выстрел. Выронив булыжник, Тадыш покатился с завала, разбрызгивая по камням черную кровь. Кырлу-мултук поставил жирную точку в судьбе клятвопреступника.
Спешившиеся воины попрятались за крупы лошадей.
Джунгарские воины 17 век.(фото из интернета)
Просвистела казырган, выпущенный из самострела с противоположной скалы, и ойрат упал под ноги коня. Поняв, что их перебьют в узком ущелье, обозлённые ойраты, оставив убитыми ещё трёх воинов, отступили назад в Чуйскую долину.
Грифы и вороны, почуяв запах крови, закружили над скалами Текту.
Ночью. Убедившись, что нет засады. Одой подобрал три ружья. Сняв с ойратов сабли и остальное военное снаряжение, тела убитых сложили на тропе вначале ущелья.
Когда Одой с Пудачи вернулись на стоянку, Чоролу и Тимир подошли к отцу: «Ата, мы идём с тобой. Будем тебе с мамой помогать нести дозор. Стрелять мы тоже умеем. У нас теперь два ружья лишних».
«Балам. Вам с матерью, надо уходить в черневую тайгу тубаларов. Вьючьте коней. Через перевал выйдете в верховья Кадрино. В Сумультах, в верховьях Кызылтобрак, найдете тропу. Тропа выходит к реке Карасазкан. По ней подымитесь и через перевал вниз по реке Уймень. Там уже тубаларская тайга, родина вашей матери. Ойраты, там вас не найдут. Тимир, ты как старший мужчина, в ответе за семью, сестёр и братьев. Береги их. Слушайся маму, она у нас умница. Но помни, решение принимать должен ты».
« Отец. Пока мама собирается в дорогу, ей помогут Тесегеш, Кадыр и сестрёнки. А мы поможем тебе охранять тропу».
«Как вы повзрослели. Хорошо. Но только на время пока мать собирается в дорогу».
На следующий день, когда Пудачи пришла за детьми, в утреннем тумане, на тропе появился закованный в металлические панцыри, конный отряд ойратов. Спешившись, прикрываясь деревянным щитом, они полезли через завал. Прячась за камнями, несколько стрелков держали под прицелом скалы. Алтайские горы молчали. Перебравшись через завал, не встретив сопротивления, воины успокоились. Шестеро уселись на тяжелый деревянный щит, который они, с трудом неся над собой, перетащили через каменную стену. Один поднялся на кучу, и махал остальным. «Ни кого нет. Дорога свободна». И тут же упал со стрелой в шее. С двух сторон загремели выстрелы. Чоролу сразила одного, второй из вскочивших ойратов упал на щит от пули Тимира. Остальные пытались поднять щит. Но тяжелая стрела из самострела одному пробила удачно подставленный копчик. Ещё двое упали сражённые пулями. Последний, выхватив саблю, заметался по ущелью. Упал, сбитый пулей, попавшей между лопаток. Пытался подняться, но вторая пуля разнесла его череп. Оставшиеся за завалом стрелки, начали беспорядочную стрельбу, в сторону дымки образующейся над скалами, после выстрела из ружья.
Сделав ещё одну попытку перебраться через завал и потеряв ещё одного воина, ойраты опять отступили.
«Ну, всё. Уезжайте. Мы так разозлили джунгаров, что они нас порубят на кусочки, когда ворвутся в долину. За меня не бойтесь. Я найду вас. Когда подымитесь на белки, старайтесь ехать по мху. Оставите меньше следов».
На десяти лошадях, звериными тропами поднялись на перевал Айгулакского хребта. Перевалив его, к вечеру добрались до Сумультинского хребта. В верховьях Кадрина остановились на ночлег. Утром сбежал Кадыр. Развернув коня, поехал назад, помогать отцу.
«Мама. Вы поезжайте, а я найду брата, и мы догоним Вас» - Чоролу, взяв одно трофейное ружьё, поехала за Кадыром.
Не доезжая до стойбища, Чоролу оставила лошадь. Прячась за деревьями, приблизилась к стоянке.
Это моя барлаг-яс. Джунгар свалил её на землю. Снял с себя штаны и с воплем покатился по траве, обеими руками придерживая вывалившуюся требуху. Чоролу, выхватив из рукава нож, распорола его от паха до грудины.
Пока остолбеневшие ойроты, привыкшие к безмолвному подчинению женщин, смотрели на воина, пытавшегося обратно сложить кишки. Чоролу подбежав к привязанному брату, полоснула по ремням: «Беги». Толкнула его в сторону леса. Немного не добежали до деревьев, когда стрела попала ей в плечо. В горячке не заметив раны, пробежала последние метры. Скрывшись за деревьями, она вытащила спрятанный кырлу-мултук. Выстрелом убила лошадь, под погнавшимся за ними джунгарином. Заряжать времени не было. Бросила ружьё в кустарник шиповника. Застрявшую стрелу, обломав хвостовое оперение, выдернула за наконечник. Зажав рану в плече, побежала за братом вниз по ручью. Добежали до скалы.
В низу, метров пятьсот от скал, Чуя несла свои серые мутные воды в Катунь. Сзади голоса настигающих ойратов. «Вон они на камне. Не стреляй. Ни куда не денутся».
Чоролу, прижав брата к груди, прыгнула в низ. Очнувшись от холодных брызг водопада, она подняла руку. Вытерла слезы, катившиеся по лицу, над склонившимся над ней братом. «Кадыр, ты цел? Уходи к деду с бабушкой. Сюда они не». Стрела, пробившая ей грудь, не дала договорить.
«Алтай – Кудаим, накажи джунгарских кёрмёсов. Чтобы они пропали в твоих ущельях. Пусть вороны терзают их мёртвые тела» - двенадцатилетний мальчик грозил кулаками и проклинал целившегося в него воина. Налетевший резкий порыв ветра сбил пущенную стрелу, упала она под ноги ребёнка.
Небо потемнело. Ураганный ветер гнул деревья. Засверкали зигзаги молний. Громовые раскаты эхом разносились по ущельям. Вместо дождя ледяные яйца посыпались из туч.
«Духи разгневались на нас» - Напуганные джунгары попрятались под деревьями: «Не простые люди жили на этом стойбище».
Не обращая внимания на обрушившийся град, Кадыр оттащил тело сестры под скалу. Камнями завалил, чтобы не достали хищники. Опираясь на подобранную палку, прихрамывая, пошёл вниз по течению Чуи. В горах Алтая родился новый батыр.
===========================================================
Алтай- Кудай – бог, олицетворяется алтайцами как живая сущность вобравшая в себя весь Золотой Алтай; с его населением; животными; растительностью; горами, реками, озёрами, духами, богами Эрликом Ульгеном и их детьми. Примерно как в гипотезе, что Вселенная это живое существо, а всё что в ней это частицы её организма. Создатель вселенной, Уч Курбустан - бог богов.
Айыл – коническая юрта.
Арчемак – вьючные мешки.
Аланчик – временная конусообразная юрта, айыл.
Арачка- самогон из чегеня крепость около 10 - 20 градусов.
Балам – дети мои.
Барлаг-яс – раб, рабыня.
Боорсоки – подсушенные хлебные шарики, заквашенные на простокваше, обжаренные на бараньем жиру.
Курмежек - двухголовый идол вырезанный из молодой берёзы. Одна голова наверху разговаривает с Ульгеном - белым божеством живущим над Землёй. Вторая голова внизу общается с Эрликом - божеством обитающим под землёй.
Кайчи – сказитель, певец.
Каймак – снятая с отстоявшегося молока сметана.
Карагач – лиственница.
Казырган – дальнобойная стрела для арбалета.
Кёрмёс – злой дух, черт. Кара кёрмёс – очень злой чёрт.
Кудюр – природный солонец.
Курут – копчёный, засушенный сырчик из кислого творога.
Колба – черемша, победный лук.
Кырлу-мултук- шомпольное ружьё.
Ойраты - некогда единый монголоязычный народ (собственно монголы), начиная с XVII века стали известны как джунгары. Ойрат, в переводе с монгольского близкий.
Талкан – грубого помола, обжаренные зёрна ячменя.
Тажуур – кожанный сосуд.
Тюркан – одеяло из выделанных овечьих шкур.
Тундук – отверстие для выхода дыма в верхней части айыла.
Топшур – музыкальный инструмент, типа балалайки.
Тебенёвка – зимой, пасущиеся животные передними копытами разгребая снег, достают корм.
Шаныр у тубаларов, у правобережных Катунских алтайцев Кудан- Бий –дух покровительствующий охотникам, произошёл от духов гор.
Шуруп – примитивный самогонный аппарат. Состоявший из чугунного котла и чапчака в котором остывала испарявшаяся арачка и по желобку стекала в кувшин.
Чегень – заквашенное молоко коровы, кобыл, овец с помощью специальной закваски, молочная брага.
Чочой - винная чаша вырезанная из корней можжевельника.
Челгояк, у тубаларов Дьылгаяк - праздник новый год, в марте. На седьмой день после полнолуния. Конец зиме конец года и начало нового года весной.
Ясак – дань, налог по современному.
Фотографии Алтайской природы из моего архива.
Башаров Рахимьян Мухамедьянович
2024
